Дом, в котором живут злодеи

Атаку войска часто сравнивают с лавиной или волной. Так выглядит со стороны. Для того же, кто этой волною подхвачен, сходство с разбушевавшейся стихией становится пугающим. Сила, которой невозможно противостоять, влечет навстречу ощетинившимся копьям и лезвиям сабель, вскинутым вверх, и нет этой силе ни малейшего дела до страха, взметнувшегося в груди, до инстинкта самосохранения, противящегося неминуемому. На миг наступает осознание того, что не должно человеку, коему Бог повелел плодиться и размножаться, по доброй воле кидаться навстречу огню и железу. Но чем быстрей позабудешь об этом, тем верней останешься в живых, ибо в волне, что тебя подхватила, нет обратного пути, а способ выжить лишь один: стать частицей этой стихии, а если хватит сил, то и самому направлять ее сокрушительный путь. И легче оказывается тем, у кого эта стихия изначально была в крови.
Он оказался одним из этих счастливцев. Железо врастало в руку, и двигалось само, повинуясь не человеческому, а своему инстинкту: отталкивать себе подобное, вгрызаться в то, что недостаточно твердо, чтобы ему противостоять. Иной раз из гущи сражения особенно отчетливо выступал чей-нибудь силуэт и точно магнит, притягивал к себе пулю из его пистолета – словно жертва сама направляла на себя его выстрел. Тело двигалось само, повинуясь новым законам, а если сквозь защиту и прорывалась боль, то она мигом растворялась в преломленной реальности, переплавленная в еще большую ярость.
Каждый раз все происходит по-новому. Вот сейчас волна, изначально раскатившаяся по полю, разбегается на множество потоков, заплескиваясь на холмы. Земля изрыта, и он даже не успевает понять, обо что спотыкается конь – лишь бы успеть выдернуть ноги из стремян и откатиться в сторону. Снова лезть в седло некогда и ни к чему: вокруг большинство пеших. К нему кидается сразу трое, и, судя по тому, что они минуют других, его узнали, и именно он – их цель. Как хочется простому королевскому солдату выслужиться перед командованием, собственноручно прикончив железнобокого головореза! Он смеется, шагая им навстречу, и железо в его руке, змеей оплетая старательную, но слишком уж прямую атаку противника, впивается в незащищенное горло. Алый фонтанчик бьет не прямо, а наискось, попадая в лицо второму нападающему, и тот нелепо дергается, хватаясь рукой за лицо - словно пытается удержать чужую кровь. И останавливать его собственную кровь уже оказывается некому. Лезвие еще долю секунды задерживается меж его костей, и третьего приходится встретить ударом кулака сверху вниз. Хруст ломаемого хряща сопровождается шумом падения, а дальше высвобожденный клинок пригвождает к земле этого несчастного дурня, у которого на лице так и застывает обида за сломанный нос, а не осознание того, что его убили.
Четвертый, совсем еще юнец, подбегает только сейчас. Но этот, похоже, искал не его – он искал спасения, уворачиваясь от своих и чужих, словно пытался вырваться из омута на берег. Удар ногой в живот валит мальчишку на колени, и серебристая, тонкая смерть взвивается вверх.
Дыхание сбито, вместо голоса – рваный хрип:
- Ради бога… ради моей матери…
И смерть замирает в воздухе, вдруг обернувшись обычной полосой железа, которой нет дела до человеческой плоти.
Рука до боли сминает плечо мальчишки и швыряет его в сторону так, что от удара о землю у него лязгают зубы.
- Проваливай! Живо!
Спотыкаясь, мальчишка плетется прочь.
- Не время для сентиментальности, Мордаунт!
И выкрикнувший эти слова офицер на миг поворачивается к нему. И повисает тишина.
Странные вещи происходят в бою. Странные видения всплывают в памяти. Капитан Берджесс, до самой войны носа не казавший за пределы родимого Дорсетшира, вспоминает языческое диво, о котором рассказывал один его земляк, много странствовавший по морю. Где-то в Индиях возят колесницу со статуей божества, и люди кидаются под ее колеса в знак поклонения, а она знай себе едет - и не объезжает людей.
- После боя поговорим, Берджесс!
А в следующий миг Берджесс, глядевший на него, словно в столбняке, и представлявший собой отличную мишень для противника, без единого звука валится наземь одновременно со вспышкой выстрела где-то далеко в стороне.
Берджесс медленно летит навстречу земле, и, хотя он понимает, что пуля послана кем-то другим, все равно успевает подумать, что вот и его переехала страшная колесница.

Нет четкой грани между боем и усталой, но деловитой суетой, постепенно сменяющей грохот и лязг. Там, где только что сверкало оружие, уже бредут по двое, по трое, перетаскивая раненых. Наступают сумерки, и крови почти не видно, только местами слишком темна трава.
Он смотрит на генерала, спускающегося с холма. Голова у генерала непокрыта, на лице – довольная улыбка.
- Отличный день, Мордаунт!
Он улыбается в ответ.
Усталость еще не подобралась к нему, он пока даже не ощущает тяжести доспехов, в которых пришлось сражаться пешим. Волосы разметались вокруг разгоряченного лица, в глазах горят огоньки, и в этот миг он не только не выглядит старше своих лет, но и просто кажется мальчишкой.
Одни сейчас отдыхают после трудов праведных во славу Всевышнего, другие мрачно радуются гибели сынов Велиаловых. Но в его глазах Кромвель распознает тот ярый огонек, который рождается лишь от удара железом о железо. Опасный огонек. Благословенный, если найти ему нужное применение.
Какая удача, что Стюарт сам потрудился направить этот огонек против себя.
Кромвель кладет руку на плечо Мордаунта.
- Вы превосходно поработали сегодня, друг мой. Я наблюдал за вами с холма. Ступайте, вы заслужили отдых.
- Благодарю вас, генерал.
В светлых глазах с мечущимися огоньками – восторженное обожание. Генерал с мягкой улыбкой проходит мимо и идет дальше по растоптанному полю, обозревая плоды своей победы.